Для России самое важное — это не то, хороший Путин или плохой, а то, жизнеспособна ли конструкция, которую он пытается построить, или нет. Стоит ли восстановление призрачной, хрупкой империи благосостояния и благополучия пары-тройки поколений или нет. Лично я считаю, что нет, а президент, видимо, наоборот. Это нормальное цивилизационное противостояние, и нельзя на 100 процентов точно сказать, кто из нас прав, но я прекрасно знаю, насколько хрупки империи, я принимал участие в спасении парочки. Сегодня это нежизнеспособная конструкция, и платить за нее такую огромную цену неразумно и просто бессмысленно.
Да, российская публика ради призрачной мечты об империи готова помучиться, потерпеть лишения. У Путина ведь действительно огромная поддержка. Другое дело, что к этому пришли не совсем корректным путем: тем людям, которые орали, что Крым наш, никто не объяснял, что весь этот геополитический банкет может закончиться трагически. Может, если бы они это знали, поддержка президента изначально не была бы такой яростной.
Путин строит империю и делает свое дело великолепно, хоть ему, бедняге, и приходится трудно. Ведь одно дело — строить империю из миллионов покорных крепостных и безгласных гоголевских чинуш, а другое дело — из тех фекалий, которые предлагает сегодняшняя реальность. Это практически невозможно.
Так вот, лидеры других стран прекрасно это видят — это видят вообще все, кроме зрителей наших федеральных телеканалов. Но, что бы Россия о себе ни думала, Обамушка уже разлила нефтюшку. Что ж, теперь, вероятно, еще несколько десятков тысяч россиян прилепят на задницы своих автомобилей декларацию о том, что Обама — чмо. И ведь они будут счастливы. Нам бы с вами их бездумность; только вот нас с вами в этом вопросе как-то обделили, и нам вся эта ситуация ни малейшего удовольствия не доставляет.
Имперская идеология — это тяжелая болезнь, я и сам болел ей. Она берется из так называемой русской культуры, из православия и набора всех тех архаичных и очень ядовитых субстратов, которыми жила и до сих пор живет Россия. Получается это так: страна, у которой никогда не было никакой культуры, кроме абсолютно дикарской или заимствованной от монголов, вдруг в XVIII–XIX веке инфицируется мощной европейской культурой. Понятно, что она производит с этой культурой чудовищные метаморфозы: народ начинает сам себя убеждать в том, что он — народ-богоносец и у его страны есть какой-то особый путь. Появляются идеологи дикого черносотенства и нацизма, как Достоевский, а их считают чуть ли не совестью нации. Происходит полное смещение всех ориентиров, которые господствовали в той, заимствованной культуре, и это просто сносит голову. Это точно так же, как немецкий нацизм был бы невозможен без прелестных немецких поэтов-романтиков. А ведь это были очень возвышенные, рафинированные люди, которые и представить себе не могли, что несколько десятков стишков и повестей обернутся Освенцимом.
Во времена немецкого нацизма было очень популярно бесконечное воспевание прошлого. Разница с нами только в том, что фашизма в России нет: для него нужна мощная промышленность и злобные сытые пролетарии, а это дорогая штука. Но зато у нас ставят памятник какому-то князю Владимиру, который на самом деле Василий. Непонятно, откуда такая избирательность — по справедливости надо бы поставить памятник питекантропу. Питекантропы ведь тоже воевали, и им мы тоже обязаны своим существованием. Впрочем, если Россия будет искать свои корни еще глубже и успешнее, то и памятник питекантропу в Москве обязательно появится.
